От Пушкина до христианства: что зашифровано в текстах Оксимирона?
Подписаться:
Поделиться:
Историк и философ Илья Дементьев прочитал в Новой Голландии лекцию об альбоме Оксимирона «Горгород». Редакция «Собака.ru» записала основные тезисы – как в треках рэпера миксуются аллюзии на Ветхий завет, «Бориса Годунова» и причем тут Деррида и де Соссюр.
О чем «Горгород» Оксимирона
Сюжет «Горгород» такой. Главный герой – поэт по имени Марк. У него есть литературное агентша, которая названивает ему на автоответчик. Мы не слышим его ответов, но, видимо, он слышит ее реплики и просьбы, потому что есть косвенная обратная связь. Этому Марку предъявляет претензии его поклонник-фанат, обвиняя его в том, что он уклоняется от активной гражданской позиции и обуржуазился. Поэт ему отвечает в заочной форме, что он всего лишь писатель (так же и называется трек). Его не волнуют в общем-то общественные проблемы. Потом Марк встречает девушку, и его жизнь переворачивается. Она вводит его в круг политической оппозиции. Там Марк знакомится с гуру-бывшим чиновником, который излагает свою оригинальную философию «Все переплетено». И поэт постепенно вызревает как политический боец. Когда он укладывает спать ребенка своего литературного агента, то поет колыбельную, в которой уже есть политический протест. Затем у него появляется политический манифест «Полигон», он готовится к выступлению против действующей власти и мэра, который ее олицетворяет. Попутно эта девушка его покидает. Марк участвует в сопротивлении, терпит поражение, оказывается приговоренным на эшафоте (возможно, это не фигура речи). И приходит мэр, обращается к нему с увещеваниями (там очень интересный текст, в котором нет ничего случайного). Говорит, что нужно заниматься не ерундой, а литературой (раз он поэт) и отпускает его. Марк идет довольный, счастливый, спускается сверху вниз, рад, что его отпустили, хотя не верит в милосердие мэра. И вдруг звучит роковой выстрел. Все спорят, кто его убил, но по всей видимости, он погибает. Последний трек «Где нас нет» – своеобразное духовное завещание.
Миф о Вавилонской башне и языки
Миф о Вавилонской башне излагается в одной из первых глав в Книге Бытия в Ветхом завете. Согласно ему сначала был один язык у потомков Ноя – тех, кто спасся на ковчеге. У них возникла креативная идея: построить башню высотой до небес и тем самым сделать себе имя. Это вызвало раздражение, и Всевышний принял элегантное решение: спутал языки строителей, вовлеченных в реализацию проекта. Они перестали понимать друг друга, и в результате ничего не получилось. Это такая классическая история, которая получила разнообразное отражение в европейской культуре: литературе, живописи и скульптуре. К XX веку ею стали заниматься и философы. И вот Жак Деррида, анализируя представления о Вавилонской башне, подчеркнул, что это символ не только многообразия языков, но и невозможности что-либо закончить. В его работах есть выводы о том, что переводить тексты очень сложно, так как это бесконечно незавершенная работа. От этого тезиса я бы оттолкнулся. То есть Вавилонская башня становится символом многих вещей: множественности языков, неспособности людей договориться друг с другом, незавершенности проектов. Оксимирон в своем главном произведении – альбоме «Горгород» – изучает и реализует «вавилонский эффект». То есть фиксирует, как происходит распад единого языка и как он пересобирается заново. На обложке изображена картина Питера Брейгеля «Вавилонская башня», хотя в тексте она и упоминается между прочим.
Интертекстуальность и анаграмматизм
Интерпретация требует учета специфики языка, на котором текст создан, и культурного контекста, если его написал интеллектуал. Есть два приема для анализа – интертекст и анаграмматизм.
«Интертекст», или «интертекстуальность», означает, что более поздние тексты отсылают к ранним через неявные цитаты. В культуре это возникает по мере появления новых текстов. Например, у Гомера интертекстуальность была на нуле. Мы не знаем, к каким произведениям у него есть отсылки. Но все последующие тексты отсылают к Гомеру. У Оксимирона есть такая реминисценция: «Из точки А в точку Б вышел юноша бледный со взором горящим… А я жизни учился у мертвых, как принц Датский у тени отца». В «принце Датском» можно легко опознать Гамлета, а вот отсылку к поэту-символисту Брюсову и его бледному юноше уже считать немного труднее. Это могут сделать те, кто включен в литсреду Серебряного века.
Анаграмматизм раздражает людей, привыкших стоять твердо на почве фактов. Анаграмма – это перестановка букв в слове, которая вдруг дает новое. Ее отличие от интертекстуальности состоит в том, что интертекстуальность требует знания языка. Чтобы понять, что есть какая-то цитата скрытая, нужно знать язык. Выявление анаграммы не требует знания значений. В качестве примера приведу две торговые марки – «Nivea» и «Evian». Не знаю, что обозначают эти слова, но визуально легко определить, что они анаграммируют друг друга.
Одним из первых теоретиков анаграмм стал замечательный швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр. Его вывод заключался в том, что это ведущий принцип индоевропейской поэзии. Прежде всего, в религиозных текстах. В них необходимо назвать бога, но не напрямую, включить его имя анаграмматически. Такая операция требовала большой чуткости от слушателей, ведь большинство текстов исполнялось устно. Аудитория умела переворачивать в голове устный текст (произносимый, вероятно, на большой скорости) в письменный и определять анаграмму. Мы этот навык практически утратили. Рэп-культура возвращает нас к этому древнему индоевропейскому способу передачи сокрытых смыслов. Она заставляет тренировать ухо, чтобы на высокой скорости довольно сложные тексты воспринимать и находить то, что в них заложено.
Оксимирон склонен к игре с языком, в том числе анаграммированию. В треке «HPL», посвященном Лавкрафту, прямо работает палиндром. Там детективный полумистический сюжет: есть письмо, которое графолог разбирает. В нем мы сталкиваемся с каким-то фрагментом, который на слух вообще невозможно определить. «Приезжайте к нам, йомод титсупто сав ил дярв акыдалв йывон шав» – этот отрывок имеет палиндромическую структуру, то есть его надо читать с конца в начало. Здесь написано: «Ваш новый владыка вряд ли вас отпустит домой». Проговорить прямо те, кто написал письмо, не могут, поэтому делают это анаграмматически.
Приемы в текстах Оксимирона
Начнем с примера интертекстуальности. «У нас пир во время чумы, глаза у нимф пусты» – это отрывок из трека «Всего лишь писатель». «Пир во время чумы» – не надо в Google лазить – это отсылка к Пушкину. При этом ко всему его творчеству, а не конкретному произведению. Если задуматься, где же у Пушкина «глаза у нимф пусты», возникает трагедия «Борис Годунов». В ней одно из главных мест – вечеринка в замке Марины Мнишек, которая самозванца Гришку Отрепьева ввела в политику, как Алиса Марка. В разгаре праздник, разговоры ни о чем, танцы. И вдруг один из кавалеров описывает Мнишек: «Да, мраморная нимфа: глаза, уста без жизни, без улыбки…» Вот и пустые глаза нимфы!
У Марка и Григория Отрепьева вообще близкие биографии: они оба поэты. На это мало обращается внимание, но Отрепьев сочинял каноны святым. Он изначально был писателем, но он вор, поэтому убегает от копов. Второй момент, по которому они совпадают, это мировоззренческая позиция: они оба фаталисты. Марк все события, происходящие вокруг, интерпретирует в ключе, что все решается за него. Он верит в счастливую судьбу, которая его ведет. И Григорий Отрепьев верит в фортуну.
Одно из самых интересных мест в «Борисе Годунове» – сон Отрепьева, что его ведет крутая лестница на башню. С высоты видна Москва, как муравейник, но жители над ним смеются, и он падает вниз. Здесь почти все образы соотносятся с героями «Горгорода». Там тоже есть сравнение с муравейником, сцена осмеяния. Это связи содержательные, но есть и формальные. Как ни парадоксально, они легко находятся, если мы включим механизм поиска анаграмм. «Почуяв недуг, они принесут беду к твоему очагу, бунт, войну и чуму, смуту, пули, мы так негодуем» – здесь появляется фамилия Годунов, хотя и не называется прямо.
Полифония, многоголосие, которое встроено в «Горгород», это художественное отображение самого процесса столпотворения и создания Вавилонской башни. Оно работает и на уровне понятийной системы, важнее, как поэт работает с языком – через «мультиязыковое кодирование»: нужно переключать регистры. В текст много иноязычных вкраплений: английские, немецкие, итальянские, французские. Кроме того, там разные регистры речи: есть академичная, высокопоэтичная, обсценная лексика (которая никакой роли, кроме как показать, эти перепады не играет).
Яркий пример – первые четыре строчки трека «Башня из слоновой кости»:
По асфальту, мимо цемента
Избегая зевак под аплодисменты
Обитателей спальных аррондисманов
Социального дна, класс- и нацэлементов
Обращает внимание чужеродное слово «аррондисманов», которому не место в этом красивом стихотворении. Зачем Оксимирону понадобились аррондисманы? Если мы выделим их графически, то увидим, что окончания не отличаются, это «мент». Все рифмованные слова с этим суффиксом имеют французское происхождение, вместе с аррондисманом. Давайте посмотрим, как бы писались эти слова на французском, если бы мы жили в эпоху «довавилонскую».
ciMENT
applaudisseMENTs
arrondisseMENT
eleMENTs
Тут все слова рифмуются, нет никакой дисгармонии. Для поэта важно, что мы это не опознаем, если не произведем операцию межъязыкового перехода. Если бы слово «аррондисманы» получило форму «аррондисменты» вообще бы проблем не было, но мы бы тогда не опознали его как дисгармонирующее. «Вавилонский эффект» состоит в том, что мы в статусе дисгармонии, которая скрывает в себе на самом деле гармонию.
Другой пример приема – нарушение логики, которая содержит признак повреждения целостности языка. В «Горгороде» есть несколько моментов: «Все переплетено: время и цейтнот, смерть и натюрморт» (трек «Все переплетено»); «Власть и плутократия переплетаются в объятиях» (трек «Колыбельная»). «Цейтнот» – это нехватка времени. В этом слове уже время есть, это немецкое «цайт». Не может время переплетаться с чем-то, где этот «цайт» уже присутствует в языковом смысле. То же самое и с натюрмортом. Натюрморт – это мертвая природа по-французски, в этом слове уже есть смерть. Поэтому смерть не может переплетаться с чем-то мертвым, потому что это части целого. Власть и плутократия то же самое, но уже по-древнегречески. Во всех трех случаях одинаково работает эта схема. Ее невозможно на слух определить, мы не натренированы Гомером, как древние греки. Мы слушаем текст и не успеваем в голове всю эту операцию декодирования произвести. Нужно узнать этимологию слова, увидеть, где повреждение логики, и так далее. Читая текст, это сделать возможно, если просто вдумываться в те слова, которые мы встречаем. Этот прием, как мне кажется, Оксимирон включает для того, чтобы «вавилонского эффекта» достичь.
Еще один пример на тему мультиязыкового кодирования. Во втором и третьем треках фанат разговаривает с Марком заочно по телефону. Он упрекает поэта, что тот был ему как старший брат. Марк отвечает: «Я в городе на птичьих правах, мне здесь хорошо, я не местный мажор».
О чем это они говорят? Если мы посмотрим на этимологию слов «мажор» и «мэр», то увидим, что они оба восходят к латинскому слову «major» – большой, старший. С одной стороны, мажор перешел в русский язык во всех смыслах, включая противопоставление минору в музыке и в жаргонном смысле как человек, у которого очень хорошая жизнь. Другое слово – «мэр», которое тоже подходит к латинскому «major». То есть мажор и мэр – это одно и то же. Когда фанат говорит Марку, что он был ему как старший брат, имеется в виду, что как мэр. Когда тот отвечает, что он не местный мажор, это означает: он не мэр. Здесь задаются отношения Марка и мэра. Это также отражает идею подвижности социальных границ: между мажором и мэром – полукриминальным персонажем и внешне легитимным – не очень большая разница. Если мы хотим упрекнуть мэра, что он преступник, нет ничего лучше, чем сделать это с помощью мультиязыкового кодирования.
Христианские отсылки в «Горгороде»
В текстах есть идея оппозиции двух городов: земного и небесного – Вавилона и Иерусалима. В последнем треке она реализуется со всей своей очевидностью, потому что «Где нас нет» описывает идеальный мир, где «лес, как малахитовый браслет», «море и рубиновый закат», «на Лебединых островах» и так далее. «Веди меня в мой вымышленный город, вымощенный золотом» – это самое явное указание, потому что вымощена золотом улица небесного Иерусалима. Кроме того, это еще и линия с Венецией, потому что она считалась Иерусалимом на земле, и улицы там, по легенде, тоже были вымощены золотом.
«Горгород» – это произведение, которое представляет христианское видение мировой истории: с момента вавилонского столпотворения до финального эпизода, который описывается в «Откровении Иоанна Богослова». Доказательств этому много. В качестве одного из примеров приведу работу с цветом. В «Горгороде» его почти нет, кроме последнего трека. В нем их два – красный и зеленый: «рубиновый закат» и «малахитовый браслет». С учетом того, что там улицы вымощены золотом, есть и третий. Это три драгоценных камня: рубин, малахит и золото, которые, как светофор, создают колористику идеального города, где нас нет и, наверное, не будет.
Также противопоставление земного и небесного можно найти и в десятом треке: «Спускаюсь от палаццо элиты к улицам гетто». Палаццо – это Италия, Рим, дворец (Рим – это вообще второй Вавилон в христианском представлении). С другой стороны – улицы гетто, которые ассоциируются совсем с другой традицией, как раз с Иерусалимом. И герой, пока он жив, обозначил свое движение: от Рима, Вавилона к Иерусалиму.
Очень важный момент, зачем нужна башня. Она сама по себе – это сочетание круга и вертикали. Это проходит через весь «Горгород»: присутствуют круги и шары не только прямо, но и в межъязыковом плане. «Циклон» – это круг, «аррондисман» – французский круг, «цирк» – латинский и так далее.
Семантика окружности – это семантика цикличности без возможности развития и вертикальности. Заложенная в нашем бытие иерархия реализуется в тексте в политическом плане. Образ «Мировой гандбольный рекорд» из трека «Слово мэра» – это тоже вертикаль и шар. «Гандбол» – это же рука и мяч. «Мировой гандбольный рекорд» – поэтически переосмысленное описание вавилонского столпотворения.
«Слово мэра» – вообще очень интересный текст, который, на первый взгляд, может показаться странноватым:
Ну что сказать, я вижу кто-то наступил на грабли
Ты разочаровал меня, ты был натравлен
Гора как на ладони под нами, смог с дымом над ней
Может, вина? У меня вполне сносный виноградник
Ты, главное, так не шугайся, я — не изверг
Я даже листал твой фолиант, что издан —
Браво, бис
Ты дальше б сочинял, смешил, писал, природу, пасторали.
Мэр приходит к Марку и предлагает вина выпить. Это вообще нормальный мэр, или уже башня (снова символ башни!) поехала? Говорит ему писать пасторали, что сомнительно. Тот городской поэт в Горгороде, а пасторали – сельская поэзия. Этот текст технически и инженерно сконструирован; здесь нет ни одного случайного элемента. Власть приходит к носителю слова и спрашивает его: «Ну что сказать?» Когда мэр говорит про «сносный виноградник», то имеет в виду народ. Потому что виноградник – это одна из метафор Священного Писания для народа израильского.
С другой стороны, мэр не к месту заявляет, что он не Макиавелли. Сразу дает подумать, что он и есть Макиавелли, ведь его никто не спрашивал. У него там целая философия излагается, как в «Государе». Но Макиавелли – это и Марк тоже, потому что у Никколо была судьба такая: его обвинили в заговоре, он чудом уцелел, уехал в деревню и стал виноделом. Когда мэр говорит: «У меня вполне сносный виноградник», то мы понимаем, что он – Макиавелли. И Марк тоже, потому что он был вынужден уйти из политики и начал себя реализовывать в творчестве. То же самое и с пасторалью. У Макиавелли есть одна пастораль – это поэтическое приложение к «Государю». То есть мэр говорит Марку писать пасторали, как Макиавелли, но на самом деле они оба и есть он. Все переплетено.
Источник
